Евдокия Гуляева

нельзя измерить степень чужого горя с точки зрения собственных критериев. Все люди даже боль воспринимают по-разному. У каждого свой порог чувствительности, свой предел гибкости. Одни легко выдерживают и справляются там, где другие мгновенно ломаются. В этом нет ничего абсолютного. Нельзя говорить о том, попробуй-ка, пожри такого же дерьма, или вот когда я был(а) на его месте – выдержал(а), а он с хуя ли, сука, убивается?

Его рука скользит дальше по бедру, сминая ткань платья, и я пытаюсь вырваться, но хватка Келлана в моих волосах крепчает

если это любовь. И бороться за любовь не нужно – только за своё счастье. Поверьте, даже из разбитой на осколки жизни, можно собрать цветную мозаику сверкающего калейдоскопа!

Когда ты один – все не так страшно. Отвечая только за себя, не имея семьи, рисковать легко, играя со смертью, словно в прятки. Но, когда-нибудь

Милая, парадокс любого перфекциониста заключается в том, что обычно такие люди очень талантливы, но несчастны одновременно. Неудача – неизбежная часть и критически важный момент успешной жизни. Тот, кто побоится неудач, в конечном итоге не сможет реализовать и малой толики своих врожденных способностей. Или мы с тобой будем учиться на ошибках – или не будем учиться вообще. Именно неприятие неудачи побуждает перфекциониста принимать необходимые меры…

Он – мужчина лет тридцати четырех, с глазами цвета осеннего неба. Острые скулы, волевой подбородок, прямой нос, полные, плотно сжатые губы. По-мужски красив, с жесткими хищными чертами лица. Мощная татуированная спина, крепкие ягодицы, сильные ноги. Гол, потому что только встал с постели. Его образ портил лишь широкий рваный шрам

наших сердец. Клитор пульсирует, посылая сигналы моему телу, выбивая